Русская редакция

«Нам сейчас кажется важным, чтобы произошел новый виток памяти о сталинских репрессиях, чтобы начал происходить процесс наказания виновных»

04.12.2019 13:47
Елена Рачева - одна из авторов книги «58-я. Неизъятое», изданной также в Польше. 
Аудио
  • Встреча с авторами "58-я. Неизъятое" Еленой Рачевой и анной Артемьевой и ее переводчиком польского издания Марцином Тшчиньским.
   58-
Польское издание книги "58-я Неизъятое"Источник: cprdip.pl

Книга под названием «58-я. Неизъятое» авторства публицисток московской  «Новой газеты» Елены Рачевой и Анны Артемьевой издана в Польше. Совместное издание Центра KARTA и Центра польско-российского диалога и согласия, сохранив в названии польский перевод слова «Неизъятое», не случайно получила подзаголовок «Истории людей, которые пережили то, чего мы боимся больше всего». В этой книге собраны вместе воспоминания и переживания бывших узников и сотрудников сталинских лагерей.

ГУЛАГ стало нарицательным словом, обозначающем все лагеря при сталинском режиме, хотя это аббревиатура: Главное управление лагерей. Его щупальцы могли дотянуться до каждого, подвести под 58-ю статью УК РСФСР о контрреволюционных действиях, и сломать жизнь.

Встреча с авторами "58-я. Неизъятое" Еленой Рачевой и Анной Артемьевой и ее переводчиком польского издания Марцином Тшчиньским. Встреча с авторами "58-я. Неизъятое" Еленой Рачевой и Анной Артемьевой и ее переводчиком польского издания Марцином Тшчиньским. Фото:Marek Gorczyński/предоставлено Центром польско-российского диалога и согласия 

- На презентации книги в Варшаве я пригласила авторов и переводчика польского издания книги «58-я. Неизъятое» к микрофону. О том, почему спустя три десятилетия после времени перестройки и гласности, когда о ГУЛАГЕ, казалось, было сказано так много, возникла потребность всколыхнуть общество этой книгой, говорит Елена Рачева:

Елена Рачева: Мы начинали это как газетную рубрику. И мы думали, что возьмем несколько интервью у людей, которые были репрессированы, и на этом остановимся. Но в конце мы просто не смогли остановиться, настолько это были интересные и важные интервью. И когда мы поняли, что у нас уже несколько десятков разговоров с людьми, они складываются в какую-то картину, совершенно другую, чем мы знали. Какую-то более человеческую, гуманистическую... И мы понимаем не только то, что просходило в ГУЛАГе, но и что чувствовали люди в этом месте, на пределе жизни и смерти. Когда всё самое важное, что есть в человеке, проявляется. И вот это для нас было совершенно новым, тем, чего мы не ожидали. А во-вторых, когда появились все книги - лагерные воспоминания в 90-х, было ощущение, что сейчас вот эта информация появившаяся сделает какую-то разницу в общественном сознании, что произойдет люстрация. Или что произойдет какой-то судебный процесс над теми людьми, которые творили репрессии, отвечали за них. Но этого не произошло. И вот эта вот информация, вышедшая наружу, не закончилась каким-то действием. Сейчас нам кажется важным, чтобы произошел новый виток памяти о сталинских репрессиях, чтобы начал происходить процесс наказания виновных, осознания того, что произошло. Потому что первый виток закончился и не привел к существенным изменениям в обществе.

- Лично для меня уникальность этой книги в том, что авторы дали возможность высказаться не только жертвам, но и тем, кто за ними надзирал. Прежде всего, меня интересовало то, как удалось найти этих людей, охотно ли они делились своими воспоминаниями и мучал ли их стыд за свое прошлое?

Анна Артьемева: Идея собрать под одной обложкой истории с обеих сторон колючей проволоки - и сотрудников и бывших заключенных -пришла к нам не сразу. Мы уже сделали несколько десятков интервью с заключенными, и вдруг в какой-то момент поняли: Боже мой, ведь если живы те, ко сидел, значит, также живы и те, кто их охранял, лечил, работал в лагерях. А как же они, что у них, что они помнят, как сложилась их жизнь, что они думают о своем лагерном опыте? И просто из этого любопытства мы их стали искать. Естественно, мы не знали, как. Потому что находить бывших заключенных во многом нам помогал «Мемориал», Музей ГУЛАГа, они нам многих советовали. А таких близких контактов  и связей с ФСИН, то есть, Федеральной службой исполнения наказаний, у нас, конечно, не было. Тем более, что мы работаем в «Новой газете» и много пишем про пытки, расследования и так далее. Но всё же вот Лене удалось связаться с директором Музея Службы исполнени я наказаний, и он действительно нам помог. Он дал нам контакты ветеранов, ветеранов труда, тех, кто там  работал. И мы к сотрудникам тюрем и лагерей таким образом смогли попасть.

Елена Рачева: Они реагировали совсем не так, как мы ожидали. Мы думали, они будут стыдиться того, что они делали, скрывать свою прошлую работу. Но этого совершенно не произошло. Никто из тех, с кем мы разговаривали, не отказывался с нми встречаться, и не считал, что делал что-то, о чем не стоит рассказывать людям. Не было никакого ощущения вины, раскаяния, стыда, ощущения того, что их профессия - это что-то, о чем не стоит говорить журналистам. Почти все люди, с которыми мы разговарили, говорили, что они служили государству, делали это честно, и отвечают за все свои действия. И до сих пор готовы служить государству так, как они это могут. И считают себя такими солдатами, которые в любой момент могут вернуться в строй. Большинство из них гордились тем, что они делали, и считали, что Служба исполнения наказаний работала хорошо, свои  обязанности они исполняли честно, и заслуживают всяческого признания. Поэтому приход журналистов к себе воспринимали как что-то заслуженное. Некоторые из тех людей, с которыми мы разговаривали, почувствовали, что в 90-е отношение к ним изменилось, и рассказывали нам, что когда они выходили в своей форме на улицу, люди могли кричать им вслед проклятия. И у них было ощущение ресентимента, что они делали свою работу хорошо, а люди не готовы благодарить их за это. Поэтому сейчас, им, наоборот,  хотелось вернуть свое доброе имя, отстоять свое звание офицеров, которые служили отечеству. И они говорили с нами, чтобы отстоять собственную значимость, важность своей профессии. А таких среди них, которые думали бы, что ГУЛАГ был несправедлив, и люди находились там незаконно, мы не встретили.   

- К сожалению, в сегодняшней России наблюдается возврат  к прошлому, и не только в риторике, - отметила Анна Артемьева:

Анна Артемьева: Риторика, вот такая пафосная, возбужденная, очень идеологически окрашенная, она возвращается. Хуже того - возвращаются эти методы работы, о которых нам рассказывали герои нашей книги. То есть, российские современные спецслужбы используют то же стукачество, провокаторов. Вы, может быть, слышали такие громкие дела, как дело против пензенских анархистов, дело «Сети»? Молодых ребят пытали, дело было состряпано именно с помощью провокаторов. Дело «Нового величия» - это московское дело совсем молодых ребят, 17-20 лет, которые собирались и что-то обсуждали про политику. Туда были внедрены сотрудники спецслужб, Росгвардии. Они дают сейчас показания на суде, хотя они в общем и организовали эту структуру и всячески провоцировали ребят. И сейчас, только на основании их показаний о том, что эта группа молодых людей была не просто кружок, а террористическая организация, их судят. Это очень созвучно тому, что говорят наши герои в книге о том, за что их наказывали. Про пытки в тюрьмах тоже, наверное, вам известно. Всё это, к сожалению, является нашей реальностью. Но происходит и параллельный процесс, перпендикулярный, точнее, контрастный. Потому что каждый год к Соловецкому камню в День памяти жертв политических репрессий приходят всё больше и больше людей. Среди них 20-летние, и они стоят в очереди, на холоде, много часов, только для того, чтобы прочитать имена расстрелянных во время Большого террора, произнести их вслух, вспомнить, помянуть.

- Елена сказала, что работа над книгой «58-я. Неизъятое» стала для большим эмоциональным переживанием:

Елена Рачева: Первое время, когда мы работали над книгой, мне снилось, что моих близких арестовывают и уводят ночь. Много раз были такие сны, это не очень хорошо отражалось на психике. Я узнала какие-то вещи ужасно страшные и неприятные, но, с другой стороны, мое представление о человеке расширилось. Потому что я поняла, что люди гораздо с большей четкостью запоминают что-то хорошее, чем что-то плохое. Например, наши герои очень часто плакали, когда рассказывали о том, как конвоир бросил им кусочек махорки в камеру, когда им хотелось курить, или разрешил посидеть в теплом помещении, когда их выгодняли на мороз. И плакали, потому что были благодарны, спустя 60-70 лет. Но при этом никогда не плакали, когда вспоминали голод, побои, что-то страшное. И было ощущение, что какое-то проявление человечности к себе они запоминают гораздо лучше, чем зло. И что человек, гораздо более добр, чем нам казалось, и более склонен отвечать на хорошее. С другой стороны, я поняла, что никто не может зарекаться от тюрьмы, и что никто не знает, как себя там поведет. И сколько бы ты ни думал, что ты - смелый, храбрый и можешь всё вынести, не исключено, что после первого же избиения ты всех сдашь. И я понимаю, что я тоже не могу ни от чего зарекаться и не могу представить, как бы я себя вела в таких обстоятельствах. И насколько бы моей человечности хватило. Что тоже было важным уроком, о котором я продолжаю думать.  

 - Неизъятое - это то, что нельзя изъять, отобрать. И не только в смысле материальных вещей. Это также память и человеческое достоинство, об удивительных примерах которого сказала Анна:

Анна Артемьева: Да, удивительным для нас было, когда нам рассказывали о том, что принципиально, в самых жутких условиях, в голод, когда люди просто в мусоре ковырялись в поисках каких-то отбросов от еды, было важно сохранять достоинство разными способами. Один наш герой по фамилии Вознесенский пришивал белые воротнички к каждой рубашке. Кто-то просил родных прислать не еду, в первую  очередь, а какую-то любимую вещь. Женщины рассказывали, каким диким унижением были эти общие бани, когда раздевали догола, брили, а в основном, это делали мужчины-сотрудники. И как было важно не чувствовать себя униженными, а с гордо поднятой головой пройти мимо этих конвоиров и начальников лагеря. И удивительно, что требованием восставших в Норильске было именно, чтобы сняли номера. Потому что это унижает человека, когда у него лагерные номера спереди, сзади, на коленке. Когда он весь, как номер, а не имя, да? Не личность. Сколько людей погибло за человеческое достоинство! Цена достоинству очень ощущается в этих рассказах.

- Переводчик книги Марцин Шчиньский признался, что он был потрясен ее содержанием:

Марцин Шчиньский: Книга произвела на меня огромное впечатление. Настолько огромное, что, прочитав только фрагменты книги в интернете, то, чтобыло доступно на российских сайтах, посвященных самой книге, я обратился к Лене и к Ане с вопросом: можно ли перевести эту книгу на польский? Потому что я считал, что это нужно сделать. Эти рассказы заслуживают того, чтобы с ними познакомился также польский читатель. И очень часто, когда я читал отдельные рассказы, признаюсь, у меня были слезы. До сих пор, когда я об этом вспоминаю, у меня дрожит голос, мурашки по коже. Разумеется, эта книга не оставила меня равнодушным, и я всегда буду высказываться о ней очень эмоционально.

Автор передачи: Ирина Завиша